Дмитрий Хван - Хозяин Амура [СИ]
После того как Грауль с товарищами хорошенько попарился с дороги в баньке, попил чаю и утолил зверский голод, он поднялся в свой кабинет и принялся работать с бумагами. Осмотрел он и список купцов, кои желали торговать в Сибирской Руси. Вологодские, ярославские да тверские всё были торговцы.
«Стоит и там Дворы открыть», — подумал Павел, раздумывая о недалёком будущем.
Вскоре в дверь постучали — Никодим Иванович Сомов, управляющий Двором, осведомился насчёт того, примет ли ангарский посол купчишек, что грамотой на дозволение торговли не удовлетворились, а пожелали поговорить с самим хозяином Двора. После чего в двери протиснулись первые двое купчин, не пожелавшие уступать друг другу дорогу, а оттого зыркавшие теперь аки коршуны. Следующих Павел принимал уже по одному. Каждый из торговцев был с подарками, которые пришлось принимать, а вот предлагаемые деньги ангарец не брал, брезгливо морщась.
— Злата у меня и так вдоволь, к чему ещё и ваше? — махал рукою Грауль. — Вы бы образцов сукна принесли.
Последним зашёл Демьян Поздняков, смоленский купец, предлагавший льняное полотно и выделанную кожу. Взамен он хотел купить квасцов для протравы ткани перед крашением, самих красителей, а также посуды стеклянной и металлической да иголок. Поговорив об этом, купец обсудил и дорогу до Енисейска, и количество необходимой провизии, и время в пути, и многое другое. И уже собравшись уходить, он вернулся назад и хотел было озадачить подуставшего ангарца очередным вопросом:
— А ишшо, бают, у вас есть… — начал торговец.
— Есть, Демьян… Как по батюшке? — перебил его ангарец.
— Осипов…
— Так вот, Демьян Осипович, возьми у Никодима Ивановича наш каталог — в нём всё есть, что на продажу идёт, — Павел подался вперёд. — А уговор наш знаешь ли?
— Что за уговор? — нахмурился смолянин. — Нешто умаслить надобно?
— Нет! Коли с собою приведёшь людишек справных, охочих под княжескую руку уйти, цена будет иной. А то и без платы кой-чего отдадим, — пояснил Павел. — Но об сём говорит не след, токмо ты и верные тебе люди знать должны.
Грауль встал, давая понять, что разговор окончен. Однако купец, заторопившись, всё же не преминул задать ещё один вопрос:
— А верная ли молва идёт, что князь ангарский — кудесник?
— Что… Что за молва такая? — удивился Павел. — Да ты слушай больше! И не то наговорят!
Выпроводив, наконец, торговца, Грауль принялся разбирать бумаги, пришедшие за последнее время. Среди них была и просьба Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина к ангарскому послу посетить его двор. Эту бумагу Павел отложил в сторону, к карельским бумагам, как одну из важнейших. Ну а сначала следовало разобрать донесения прикормленных ранее посольских дьячков. Тогда же вспомнил он и о молчавшем ангарском священнике. «Что-то отец Кирилл совсем пропал, давненько весточки от него никакой не было».
Вечером Павел решил проверить, как разместились в гостевом корпусе шведы — ведь их было немало, помимо самих членов семьи Оксеншерна, там были и служанки, и повара, и цирюльники, и ловчие, и музыканты, и даже две дюжины охранников, пусть и невооружённых. Заодно Грауль хотел поговорить со старшим сыном бывшего риксканцлера — Йоханом Аксельссоном. Для начала ангарец с помощью Харальда, эзельского датчанина-переводчика, осведомился у Йохана, не имеется ли у того какой-либо просьбы или пожелания, не нужно ли чего для облегчения их положения.
В ответ швед молча покачал головой, но чуть позже проговорил:
— По правде говоря, я думал, вы оставите нас в Пернове, а не повезёте вглубь Московии…
— Мы могли бы находится под арестом и в Эстляндии, — вторил ему Эрик Аксельсссон, младший брат. — Вместе с отцом.
— Он приедет к вам позже, — сказал Павел. — А ареста не будет. Если от вас отказалась королева Кристина, то великий князь Сокол с радостию примет вас на честную службу. А у меня есть ещё вопросы…
Грауль повернулся к Йохану:
— Я не успел поговорить с тобою в дороге, — начал разговор Павел. — Но теперь мне это нужно, дабы прояснить для себя некоторые детали…
Ангарец подождал, покуда Харальд переведёт старшему Аксельссону его слова.
— Что вы хотите знать, господин барон? — не слишком любезно проговорил Йохан, убирая прилипшие к мокрому лбу волосы. — Неужели отец мало вам рассказал?
— Я хотел бы выслушать вас, — отвечал Грауль. — Почему вдруг вашу весьма уважаемую семью так запросто свергли, убрали со всех постов, лишили замков и поместий?
— Вы спрашивали отца об этом, — устало говорил швед. — Что же, я повторю… Неудачи в войне нужно переложить на чьи-то плечи, так? Но королевский двор не может быть запятнан! Верно?
— Наверное, — пожал плечами Павел, с интересом посматривая на розовеющее лицо собеседника.
— Интриги тоже не вчера придумали, — продолжил Оксеншерна, посмеиваясь. — Не всем нравилось то, что наша семья прибрала к рукам лучшие посты в королевстве. Многие были бы не прочь занять эти места сами. Но в открытое противостояние с отцом… — хохотнул Йохан, расстёгивая верхние пуговицы камзола — в комнате было жарко натоплено. — Не дерзнул бы вступить никто! Покуда Кристина не дала к этому повода, устроив истерику после потопления армии Горна.
— Разве в этом виноват Аксель? — удивился Павел.
— Кто же ещё! — хмыкнул Йохан нарочито громко. — Потому отца и отправили в Эстляндию, хотя должность наместника должна была вскоре стать моей, — кисло улыбнулся он, отирая лицо расшитым узорами платком. Ну а потом мой отец неожиданно попадает в плен, происходит буча при дворе…
— Делагарди? — спросил ангарец.
— Они поначалу интриговали против отца, но потом оба отговаривали Кристину от излишнего проявления гнева, — махнул рукой швед, грустно усмехнувшись. — Потому обошлось только нами… Остальных, даже дядюшку Габриеля Бенгтссона, не тронули! Обошлось, зато… — задумался сын опального риксканцлера.
— Что вы имеете в виду? — нетерпеливо спросил Грауль.
— Партия Кристины выиграла, война в Европе для Швеции закончена, — развёл руки в стороны Йохан. — Она хотела покончить с войной, опасаясь Польши, но борьба с Польшей — это именно то, что ждёт Швецию, если, конечно, наши солдаты не оставят восточную Померанию полякам.
***Ночью чутко спавший Павел проснулся от непонятного шума, коим наполнился первый этаж. Вскоре по ступеням, ведущим наверх, в его комнаты, застучали сапоги. Ангарец достал из-под подушки револьвер, встал с кровати и принялся шарить по верху небольшого шкафчика в поисках спичек, чтобы зажечь лампу. Тут же в дверь его спальни забарабанили самым бесцеремонным способом.
— Павел Лукич! — раздался вдруг донельзя взволнованный голос Есения. — Открывай! Государь преставился!
Ангарец бросился к двери, мгновенно отодвинув громко лязгнувший засов.
— Да ты что?! — взволнованно произнёс Павел, опуская руку парня, держащую фонарь у самого его лица. — Когда?
— Сегодня, днём ишшо! — Есений неотрывно смотрел на ангарца широко открытыми глазами.
— Кто известил? — спросил Грауль, одеваясь. — Да посвети мне фонарём!
— Дьяк приходил, с приказа Большого Дворца, тот самый, что бывал уж летом, — затараторил Есений. — Да сразу и ушёл! Тебя, Павел Лукич, ждать не мочно ему уж было, бо страху он безмерно имал.
Начальник Ангарского Двора, задумавшись, вдруг присел на стоявшую рядом низенькую лавочку, оставив в руках вязаный свитер. Прислонившись к стене, он лихорадочно обдумывал, чего ожидать с самого утра? И Никита Иванович не преминет воспользоваться шансом выкинуть из Кремля регента, да и Борис Морозов сделает всё, чтобы удержаться у трона. Он, несомненно, будет ратовать за царствование вдовы Государя. А значит, схватки за власть никак не избежать. Главное, как думал Павел, переждать эту бучу, оставшись в стороне. А уж наладить отношения с любым из конкурентов будет несложно.
— Есений, зови ко мне Никодима Ивановича, но прежде будите дворню. Пусть мужики будут наготове. Мало ли чего…
— Так ведь уже, — проговорил парень. — Дубинки да топорки выдали.
— Как бы арсенал не пришлось отмыкать, — махнул рукой ангарец. — Ступай за Никодимом!
После короткого разговора с Сомовым Грауль вышел на двор перед главными воротами. На улице было так тихо, что он слышал, как, падая, шуршали хлопья снега. Павел закрыл глаза и втянул носом морозный воздух, не спеша выдохнув ртом облачки пара. Он постоял так минуту или две. Спокойно стало на душе. Неслышно подошёл Есений, удивлённый тем, что Павел Лукич недвижно стоит посредь двора в полном одиночестве.
— Есений? — не поворачивая головы, спросил ангарец.
— Я, батюшка Павел Лукич, — негромко ответил юноша и, замявшись, проговорил:
— Ишшо что прикажешь?
